ЖУЛАВСКИЙ ЕЖИ.СС, том 1-й:НА СЕРЕБРЯНОМ ШАРЕ, тип.НЕКРАСОВА, ЯРОСЛАВЛЬ,Прижизн.изд. ФАНТАСТИКА 1911г

РЕДКОСТЬ.ДОРЕВОЛЮЦИОННАЯ ФАНТАСТИКА.ПРИЖИЗНЕННОЕ ИЗДАНИЕ.Жулавский, Ежи (1874-1915).НА СЕРЕБРЯНОМ ШАРЕ
Собрание сочинений / Г. Жулавский; Пер. с пол. Анны Зейлигер. Том 1-й. На серебряном шаре - Москва : К.Ф. Некрасов, 1911г.(Ярославль).514 стр..Уменьшенный формат:18.5на12.5см.В данном собрании сочинений(1911-1914гг) вышли только тома 1-2(1-й:На серебряном шаре;2-й:Победитель).Состояние на фото(ОТСУТСТВУЮТ СТРАНИЦЫ 17-20,подклеен корешок),доставка лота в другой регион-почта России. "На серебряном шаре" (др.назв. "На серебряной планете", "На Луне", "Утраченный Рай") 1901 года
Ежи Жулавский поставил чистый эксперимент: действующих лиц трех жанрово различных романов он вынес из человеческого общества на пустую Луну, оставив переселенцам чистые чувства, дела, и мысли. ДЛЯ СПРАВКИ:Ежи Жулавский (польск. Jerzy Żuławski) (14 июля 1874 — 9 августа 1915) — польский писатель, поэт и драматург, один из основоположников польской научно-фантастической литературы.Первые декадентские поэтические произведения Ежи Жулавского были опубликованы в 1895 году. В настоящее время они практически позабыты, хотя в то время пользовались популярностью. Более всего он стал известен своей фантастической «Лунной трилогией» — «На серебряной шаре» («Na Śrebrnym Głobie», 1901), «Победитель» («Zwycięzca», 1908), «Старая Земля» («Stara Ziemia», 1910), которая оказала влияние на развитие польской научно-фантастической-литературы.Масштабная философско-социологическая эпопея, пронизанная библейскими мотивами, трагическая история ее героев, разворачивающаяся на фоне грозного великолепия' таинственных лунных пейзажей, принадлежит к немногим произведениям жанра фантастики, выдержавшим испытание временем. По мотивам трилогии двоюродным внуком автора режиссёром Анджеем Жулавским был снят фильм «На серебряной планете».«Моральная амортизация» в области фантастики наступает примерно так же быстро, как и в кино. Уцелевает очень немногое. Не стареют фильмы Чарльза Чаплина и Сергея Эйзенштейна, но большинство «рядовых», даже хороших фильмов двадцатых годов сохраняет для нас лишь исторический интерес. Не стареют романы Уэллса, написанные на рубеже веков.Роман «На серебряном шаре», большинству читателей сейчас, на заре космической эры, вначале наверняка покажется старомодным и по уровню «технических чудес» (разве можно сравнить «снаряд-вагон», описанный Жулавским, с современными космическими кораблями!), и по стилю, слишком экспрессивному, на наш вкус. Думается, однако, что это первоначальное ощущение дистанции постепенно сменится живым интересом к роману.В истории польской литературы конца XIX - начала XX века Ежи Жулавский (1874 - 1915 гг.) занимает весьма заметное место. Несмотря на сравнительно недолгую жизнь(С началом Первой мировой войны пошёл добровольцем на фронт. Был редактором журнала «К оружию». Скончался в госпитале в Дембице от брюшного тифа в 1915г.), Жулавский успел завоевать широкую известность как автор нескольких сборников философской лирики, многочисленных драм (наиболее популярная среди них, «Эрос и Психея», изображает последовательные исторические воплощения древнего мифа), рассказов и повестей. Перу Жулавского принадлежат, кроме того, интересные эссе на философские и литературные темы, а также переводы Библии, древнеиндийской поэзии, произведений Верлена, Ницше, Эдгара По.Для творчества Жулавского чрезвычайно характерно переплетение элемента эмоционального, художественного с элементом рефлексивным, интеллектуальным, глубокий интерес к философской проблематике. Неизменный и глубокий интерес Жулавского к истории человечества и его культуры привел писателя к смелому замыслу - изобразить широкую панораму судеб человеческой цивилизации, ее движущие силы, ее идеалы и мифы, ее героические взлеты и трагические падения.Так возникла «лунная трилогия» Жулавского - «На серебряной планете» (1903 г.), «Победитель» (1910 г.), «Старая Земля» (1913 г.), - которая принесла ему широкую известность и надолго пережила своего автора. В поисках способа художественного воплощения своих умозрительных концепций Жулавский обратился к близкой ему по духу фантастике. Не имея предшественников в отечественной литературе, он своей трилогией фактически зачинал польскую научную фантастику, - опираясь на опыт мировой литературы. Влияние Жюля Верна заметно не только в исходной «технической идее» книги (смотри «Из пушки на Луну»), но и в детальности «селенографических» и «пейзажных» описаний, в подчеркнутом стремлении к точности и строгости, которое в значительной степени определяет стиль первой части трилогии, придавая ему, знакомую читателям Жюля Верна и Обручева, - своеобразное очарование «поэзии научного факта».В отличие от знаменитого родоначальника научно-технической фантастики Жулавский. был совершенным дилетантом в науке; вдобавок по типу художественного темперамента он был не реалистом, а романтиком. Отсюда, от естественного для дилетанта и поэта стремления соединить - порою в одной и той же фразе - поэтическое восприятие необычного с его научным объяснением, берет начало бросающаяся в глаза неровность интонации книги. Возвышенные романтические гимны внезапно, без перехода сменяются самым прозаическим «научным» комментарием. Тоскуя по Солнцу, герой не преминет заметить, что ждет его появления «через двадцать с небольшим часов»; вслед за поэтическим напевным восклицанием «Оно взойдет и лениво двинется по небу...» тут же добросовестно добавит «...в двадцать девять раз медленнее, чем на Земле».И в то же время именно эта романтическая взволнованность, пытающаяся втиснуться в рамки «научной строгости» и неизменно разламывающая эти рамки, придает книге Жулавского своеобразную, неповторимую, медленно и постепенно раскрывающуюся прелесть. Стиль Жулавского, вызывая сначала сопротивление у читателя резкими контрастами экзальтированности и рассудочности, тем не менее от страницы к странице все больше вовлекает читателя в свою орбиту.Доказательством этого является тот поразительной силы «эффект присутствия», которого добивается в своей книге Жулавский. Достаточно, закончив книгу, взглянуть на лунную карту и пристально рассмотреть Море Дождей - оно покажется каким-то удивительно знакомым, словно виденным когда-то, и за каждым названием на карте встанут пейзажи Жулавского: мрачная пропасть Эратосфена, сверкающие вершины Тимохариса, скалистый коридор Прямой Долины, бесконечные черно-белые пустыни, над которыми сверкает гигантский диск Земли...«Эффект присутствия» - больное место фантастики. Сделать зримым и видимым несуществующий, фантастический мир - труднейшая творческая задача. И в этом отношении роман Жулавского демонстрирует принципиально новый подход к ней. На первый взгляд может показаться, что Жулавский всего лишь добросовестно следует традициям предельной научной точности, заложенным еще Жюлем Верном. Это впечатление еще усиливается, когда мы узнаем, что автор «лунной трилогии» семь лет подряд (с 1896 по 1903), не довольствуясь чтением научных трудов и консультациями специалистов, самостоятельно изучал Луну, провел ряд астрономических наблюдений в Краковской обсерватории и по данным этих наблюдений вычертил карту маршрута своих героев. И действительно, в его «лунных романах» ощущается дотошность популяризатора-неофита, человека, который сам недавно впервые соприкоснулся с волнующими загадками неба и теперь жаждет поделиться своим восторгом с окружающими.Для большинства читателей н.20в. роман Жулавского независимо от намерений автора сыграл роль «открытия Луны».И все-таки эти впечатления и ощущения обманчивы. Несмотря на, казалось бы, принципиальную установку на реалистичность и документальность изложения, лунный мир Жулавского не в меньшей мере фантастичен и условен, чем заведомо фантастический и условный «марсианский мир» Рэя Бредбери в его «Марсианских хрониках». И дело не только в том, что на обратной стороне Луны нет ни воздуха, ни, стало быть, морей, растений, животных и разумных существ (которые появляются во второй части трилогии). Это допущение есть не более чем фантастический прием, использованный писателем для того, чтобы развернуть на этом фоне историю лунного общества, которое должно повторить трагическую историю общества земного, как ее понимает Жулавский. Речь идет об ином - о той стороне Луны, которую Жулавский изобразил, казалось бы, с максимальной научной достоверностью.Лунные пейзажи Жулавского прямо-таки гипнотизируют своим детальным соответствием многому, что мы сегодня знаем о Луне, и потому не вызывают сомнений. А между тем именно в них и проявился с наибольшей, пожалуй; силой талант Жулавского-фантаста. С удивительным чутьем и тактом он сумел затушевать и убрать целый ряд деталей, подчеркнуть и усилить ряд других - ив результате добиться той необычайной рельефности и экспрессии, которые создают упомянутый выше «эффект присутствия».Подлинный пейзаж Луны весьма мало походит на то, что изображено Жулавским.Писатель, таким образом, не пошел ни по пути строгого следования научному факту, ни по пути чистого вымысла - он создал оригинальный, своеобразный сплав, чисто фантастический по своей природе. Там, где трагическая история смельчаков, навсегда покинувших Землю, требовала мрачных и величественно-трагических декораций, писатель усиливал «научную правду» правдой художественного вымысла. В этом проявилась проницательность его таланта - будучи фактически одним из провозвестников современной фантастики, Жулавский видел в ней прежде всего литературу. Именно этим в первую очередь, обусловлена жизненность его книги.Еще одно обстоятельство достойно внимания. Фантастика Жулавского (хотя это заметнее при чтении трилогии в целом) рождается, в сущности говоря, на пересечении трех, а не двух только линий: помимо научного факта и поэтического воображения в ее создании участвует также и социальная метафора, философски обобщенная мысль. Жулавский обратился к фантастике потому, что усматривал в ней тот вид литературы, который более всего способен выразить общечеловеческие и общеисторические стороны действительности. При всей наивности социальных и философских аллегорий Жулавского он со своим стремлением соединить литературу, науку и философию в одном виде искусства смело может быть назван не только продолжателем Жюля Верна, но и современником Уэллса.Глубокая человечность книг Жулавского,их психологический драматизм и романтическая страстность, восхищение героизмом и самопожертвованием первых исследователей Луны скажут читателю, несомненно, больше о человеке и человечестве, чем о Луне и космосе; но именно в том и состоит волшебство подлинной фантастики, чтобы, унося нас в космические дали или бездны времени, неизменно возвращать на Землю, к нам самим и нашим судьбам. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ФИЛЬМ На серебряной планете /Na srebrnym globie/ 1987г.,режиссер Жулавский.Великий больной фильм Жулавского. Понятно, что все фильмы этого режиссера можно назвать великими и больными, но этот самый-самый. Болезненный (и для зрителя, и судя по всему, еще больше для режиссера), незавершенный, пострадавший, тронутый временем, сейчас он производит впечатление полустертой фрески в катакомбах или песни о создании мира пропетой для чужестранца горными племенами. В основу легла «Лунная трилогия» двоюродного деда автора – Ежи Жулавского, написанная в начале ХХ века.В 1977, когда было готово уже так процентов 80 фильма,съемки останавливают, реквизит и костюмы сжигают, Жулавскому пытаются вменить растрату народных денег и он эмигрирует во Францию.Впоследствии фильм собрали по кускам, которые хранили у себя участники съемочной группы, сделали досъемки с объяснением в утерянных частях, и выпустили только в 1987.Фильм рассыпается пулеметным огнем психоделических образов, бьющих в подсознание. Но поставленные вопросы просты (и сложны одновременно) – плох ли человек от природы, неизбежно ли его скатывание к Злу, возможен ли социальный прогресс, история центростремительно направлена или замкнута в кольцо? Поскольку финал так и не сняли, сложно судить об ответах, но, судя по показанному, вряд ли они слишком лестные для человечества. Действие романов Ежи Жулавского происходило на Луне, так как к моменту создания фильма на ней уже побывал человек, название «серебряной планеты» зрителям не сообщается.По большому счету,режиссер Жулавский в этом фильме пытается понять окружающий мир, он обнаруживает любовь и красоту там, где их вообще быть не должно. Две мысли постоянно бьются в сознании – что мир прекрасен и надо просто жить, а не играть по сценариям не нами придуманным. Вторая –"к черту этот мир", «уничтожить всех». Обе наверное, естественные. Мир действительно огромен и непонятен, красота безумная, а боль и бойня только обостряют чувства, заставляя искать ответы на экзистенциальные вопросы здесь и сейчас. Трудно быть Богом, но все-таки надо.Шикарный сюрреалистический фильм,но перед просмотром рекомендую ознакомится с романами(и лучше смотреть с русскими субтитрами-озвучка гадкая).